Антинаркотический транснациональный интернет-конкурс "Майя" (Maya). Видео, фото, плакаты, рисунки против наркомании и алкоголизма

Кайф уже прошел, и сознание нехотя возвращалось на землю. Сегодня, в отличие от прошлого раза, втащило по-взрослому: торкнуло, глюкнуло, реально накрыло - летал бы и летал до конца жизни в безоблачном, опоясанном радугой небе. Ширево действительно оказалось стоящим: не обманул Димон, когда впаривал новую дозу. "Свежая партия, - заверил он, - гораздо чище прежней. Потому и по цене чуть-чуть дороже". Чут-чуть - это полторы сотняхи деревянных. Бабки, вроде бы, небольшие, но и они с неба не валятся. Два-три дня промелькнут незаметно, а потом организм опять захочет "подлечиться", и значит, снова понадобятся копейки. На этот раз уже немалые... Впрочем, это будет позднее, а пока желудок просил обыкновенной, не обязательно вкусной жрачки. Интересно, что там мать к ужину приготовила?

Выдернув из замка гнутый, исцарапанный пробками от бутылок ключ, Стас вошел в небольшую с узким коридором квартиру, облупленная дверь которой наводила ужас на соседей по лестничной клетке. Не снимая грязных разбитых кроссовок и вытирая руки о серые джинсы, он торопливо прошлепал на кухню, где жадно сдернул с плиты черную сковородку, источавшую запах горелого мяса. Наверное, мать была чем-то расстроена, когда готовила ужин: в такие минуты у нее обычно получался или пересоленный суп, или безвкусная каша, или вот, как сейчас, подгоревшее мясо. Впрочем, это не имело ни малейшего значения - жрать хотелось по-волчьи: хоть жаренного, хоть варенного, хоть сырого. Без разницы. Не обращая внимания на качество домашней кухни, Стас взял из хлебницы кусок зачерствевшей буханки и, сев за обшарпанный столик, снял крышку со сковороды. Бурый гуляш в ядовито-бронзовой подливке резко ударил в нос тяжелым, но все же аппетитным ароматом. Желудок, как голодный пес, нетерпеливо заурчал в ожидании подачки.

Отправив в рот первый кубик мяса, Стас вдруг заметил, что на краю стола лежит тетрадный лист, исписанный крупным, похоже материнским, почерком. Наверное, опять какие-нибудь поручения выдумала. Что ей там на этот раз понадобилось? Глаза неохотно скользнули по первым строкам.

"Это мой последний разговор, сынок, - писала мать, - Моя последняя попытка вернуть тебя к нормальной жизни. Потому что ту жизнь, которой ты жил до сегодняшнего дня - да и я вместе с тобой, к сожаленью, - нельзя назвать ни человеческой, ни тем более нормальной..."

Стас недовольно скривил тонкие с ободком засохшей слюны губы. Опять она разводила эти нудные лекции. Достала уже своими поучениями - лучше бы мясо как следует готовила. Жевать невозможно - твердое, будто уголь... Зубы с хрустом сдавили поджаристую корку, а глаза, нервно поелозив по обшарпанным обоям, по давно небеленому потолку, по облупленным оконным рамам и не найдя там ничего любопытного, вновь вернулись к размашистым строчкам.

"...Ты превратился в человекоподобное существо, - продолжала мать. - Ты приносишь всем горе и страдания. Всем - кроме себя самого. Твоя единственная цель - доза. Твое единственное желание - доза. Твой внутренний и внешний мир - доза. Ты променял на нее абсолютно все: учебу, работу, мать, родню, здравый рассудок. Ты деградируешь день ото дня. Ты превращаешься в тупое животное. С тобой невозможно разговаривать. Ты молчишь и злишься, ты никого не слышишь, ты ко всему безразличен - кроме наркотиков. Я это вижу и мне от этого невыносимо больно..."

Стас брезгливо поморщился. Ну, что она несет? Ведь он давно уже взрослый, месяц назад восемнадцать исполнилось, а ширево - это кайфово, это современно, модно. На игле, траве или "колесах" сидит вся продвинутая молодежь. Жизнь под кайфом рекламируется почти на всех телеканалах, скрытно, естественно, но тем не менее. Нарики присутствуют во всех молодежных программах: с ними крутят веселые сценки, про них снимают скетчи, о них заходит разговор в любой современной тусовке. За употребление наркоты нет никакой ответственности, даже за ее ношение давно уж не садят в тюрьму, если у тебя не килограмм, конечно. Доза - это улет, это отрыв, это удовольствие. А сейчас самое главное в жизни - получить реальное удовольствие. Все так говорят. И наркотик - самый лучший способ расслабиться.

Но только может ли это понять отставшая от жизни сорокалетняя мамаша. Нет, конечно. Куда ей там: у нее в голове еще позапрошлый век пылится, Она безнадежно отстала от жизни. Она делит людей на добрых и злых, как в детских сказках - смешная. И о чем с ней можно разговаривать? Что она способна объяснить взрослому восемнадцатилетнему парню? Ровным счетом - ничего. Разве что - вот такую байду нацарапать и вместо гарнира подсунуть.

"... Говорят, самое страшное на свете - пережить своих детей, - писала ниже мать. - А я тебя уже пережила, сынок, потому что давным-давно потеряла. У меня нет больше сына, нет того курносого Стасика, которого я мучительно рожала. Есть опустившееся существо с исколотыми венами и впалыми глазами. Я боролась за тебя, как могла, пыталась помочь всеми силами: уговаривала, запирала на ключ, водила к врачам, психологам, знахаркам, умоляла, унижалась, рыдала - все без толку, все бесполезно. На тебя ничего не действовало. Я понимала, что это болезнь. Я жалела тебя. Я верила твоим обещаниям, я давала тебе деньги, не в силах смотреть на жуткие ломки. Но ты всегда обманывал меня - и все продолжалось по-прежнему. От нас отвернулись родственники, соседи, мои коллеги по работе. Если бы ты только знал, как больно слышать за спиной: "У нее сын наркоман". Если бы ты только это знал. Но тебя никогда не волновали мои страдания, мой стыд, мой позор. Тебя нужно было от меня только одно - деньги. Деньги на дозу. Ты их выманивал у меня под различными предлогами: ты врал, изворачивался, угрожал. А если я не давала - ты ночью вытаскивал их сам из моего и без того тощего кошелька. И получалось, что я работала на наркомана.

Я так больше не могу, сын, понимаешь - не могу! Это не жизнь - это кошмар, это ужас, адский круг, из которого невозможно вырваться. Или можно, но только одним способом. И я выбираю этот способ. Чем такая жизнь - лучше вообще никакой. Я ухожу, Стасик. Нет больше моих сил - они давно уже кончились. В последнее время я жила лишь по инерции. Я видела, что из дому пропадают вещи, и прекрасно понимала, куда они уходят. А сделать ничего не могла. Смотрела и угасала. Мне ничего не оставалось, как только наблюдать за этим и от бессилия плакать. Я слабая женщина, сынок. Я ждала, когда ты вырастешь и подставишь мне мужское плечо. Но ты вырос и не только не поддержал меня, но и придавил всем телом. Я сломалась, сынок. Прощай. Может быть, хоть этот мой поступок заставит тебя задуматься и вернуться к нормальной, человеческой жизни. А я ее оставляю. Не поминай меня лихом и будь счастлив".

Стас, продолжая жевать, нервно отпихнул листок в сторону... Что за концерт она тут устроила? Что хотела этим сказать? Куда собралась уходить? Зачем?.. В голове зашевелились неприятные мысли. Не повеситься же она решила, не отравиться? Или все-таки - да? Вообще-то, с нее станется - такое уже бывало...

Он поднялся с табурета и, шаркая стоптанными кроссовками, уныло поплелся в комнату...

В зале никого не было - лишь сквозняк от окна шевелил выцветшую, некогда сиреневую, штору... Стас посмотрел на продавленный до пружин диван, на старый шкаф с перекошенной дверцей и, запнувшись о край облезлого паласа, прошлепал дальше... в спальню.

В том, что плохие предчувствия подтвердились, он убедился буквально с порога...

Мать лежала на кровати, раскинув руки в стороны; лицо ее было спокойно, губы бледны, глаза закрыты. Рядом на полу валялся пустой пузырек с каким-то лекарством...

Да... Это оно... самоубийство. Кажется, она проглотила целую горсть таблеток. Но зачем?! Для чего? Кому это нужно? Что за глупость?.. Он окинул взглядом хрупкую материнскую фигурку: узкие плечи, тонкие руки, прикрытые до колен серым платьем босые ноги с посиневшими ногтями. Дюймовочка из сказки. А может быть, она еще живая? Ведь не проверил. Не успел...

Переступив с ноги на ногу и сипло кашлянув, Стас робко шагнул к кровати... чуть наклонившись, прощупал пульс... не нашел. Попытался еще раз... Никаких признаков жизни. Кажется, точно - не дышит. Лет десять назад мать уже пыталась отравиться, тогда от них сбежал отец, но помогла соседка, которая неожиданно зашла в гости и успела вызвать "скорую помощь" - все кончилось благополучно. А теперь... Запястье уже отдавало холодом, и значит, шансы на жизнь растворились... Значит, уже не откачать. Значит, поздно. Все, конец...

Безвольно опустившись на колени, Стас уткнулся лбом в железную дужку кровати. В один миг он почувствовал себя брошенным, никому ненужным щенком. Восемнадцать лет - разве это взрослый? В горле противно засвербело, руки мелко затряслись, а сердце сдавила замешанная на обиде горечь. Как же это? Как она могла? Зачем так подло поступила? Что ему теперь делать? Одному... Неужели она не понимала? Неужели она не думала? Не думала о нем, о своем единственном сыне. К чему были все эти нравоучения и слезы? К чему?! Зачем она трепала ему нервы, зачем говорила, что страдает, что любит? Ведь все равно ушла. Просто взяла и ушла. А он? А он остался... Совсем одни. Никому ненужный.

- Что же ты наделала, мама? - шептал он, стучась головой о дужку кровати. - Как же ты могла? Как ты могла так поступить?.. Как могла оставить меня без еды... без денег. Где я их теперь возьму? Кто мне займет, кто накормит? Ох, мама...

Он с трудом поднялся на ослабевших ногах и, качаясь, вышел из спальни.

За окном лил мелкий осенний дождь, на улице холодало, бабье лето неумолимо приближалось к концу. Теперь уже не посидишь с друзьями до утра на лавке, скоро придется перебираться в подъезды. А там...

И тут Стаса неожиданно осенило. Ведь сейчас он оказался единоличным хозяином двухкомнатной квартиры. Сам себе голова, никто ему не указ - делай, что Бог на душу положит. Сюда можно приводить торчков и совершенно безбоязненно ширяться. В любое время суток: хоть днем, хоть вечером, хоть ночью. Полнейшая свобода - нет запретов. Он предоставит хату пацанам, а те в свою очередь будут снабжать его дозой - типа расплачиваться за аренду. А что - нехилый вариант. Если по-взрослому все обтяпать, то еще и жрачку носить станут, и бухло... и баб водить. Тоже ведь надо иногда - мужик же.

Немного успокоившись и просветлев лицом, Стас вернулся на кухню и открыл холодильник... Полки были забиты продуктами в магазинных упаковках... Все-таки мать побеспокоилась о нем - не забыла. Похоже, всю зарплату на жрачку спустила. Зря, конечно. Лучше бы деньги оставила.

  Кстати, надо куда-то позвонить, чтобы мать забрали. Только телефона нет... К соседям придется топать. А они нудные... такие ж, как мамаша... Была.