«Есть различные типы психических отклонений, и есть общая норма, по которой судят людей. Именно она определяет, останется ли взятый на рассмотрение индивид в обществе или же нет. Социум довольно таки не щепетилен в распределении и зачастую, большие психи находятся вне психиатрических заведений.
Но с другой стороны кого мы лечим? Отступление от нормы? Разве нам не говорят, что мы индивидуальны, или, что нужно быть собой среди толпы безликой. Пациенты как раз таки остаются собой и в большинстве своем безвредны, возможно, потому что засовывают сюда многих относительно здоровых людей».
Я писал все это, но боялся, что возможно просто я свихнулся уже давно и поэтому стараюсь выгородить больных. А может мне было близко то, что они не обращали на окружающую действительность большего внимания, чем она того заслуживает.
За окном шла женщина с ребенком, выглядела она явно не радостной, а девочка витала в облаках, разводя руками, что-то рассказывая себе под нос. Кто виноват в том, что ей глубоко наплевать на то, что хочет дочь, или в том, что девочка вероятнее всего станет повторять мать. Мы аналог воспитания наших родителей и если родители никчемные, то и мы такие. Однако такое не всегда. Вероятно, я повторяю отца, он неудачный отец и домашний тиран, а я обгаженный в психушке наркоман, которой не умеет контактировать с обществом. Такой же надменный человек, если смотреть не щадя слов в свой адрес.
Пришло время обеда. Много я не мог в себя положить и скушал только пол тарелки супа и выпил чаю. Черт побери в эту пищу точно что-то кладут, после нее чувствуешь себя спокойней и более приземленней. Я этому был рад, даже очень, мои нервы приходили хоть чуточку в порядок.
За это время так особого разговора, как обычно это делают люди, вне этих стен не услышал. Все так же малословны.
Мое внимание привлекал один старик. У него был Тремор - это болезнь, при которой трясутся руки. Когда он насыщался, то часть еды что он пытался потребить, растрясалась, и ему приходилось вновь и вновь махать ложкой. Я не знаю почему, но испытывал жалость к нему, это было странно. Моей жалости заслуживали только животные раньше, но он чем-то отличался. Может белой бородой, сильным взглядом, глубоко-посаженными глазами или упертостью, которой обладают единицы людей. Кто он, что с ним было, и как он тут оказался я не знал. Возможно и к лучшему. Я сидел за столом и смотрел на него, а старику было безразлично, что я пялился на него. Встав с места, он поднял костыль, опираясь на спинку стула. У него была ампутирована одна нога, ее не было выше колена. Что случилось и что его делает даже при этом таким сильным?! Твердый характер или сила воли. Еще одна загадка седого старца. Для меня он стал примером, негласным авторитетом и железным солдатом, в борьбе за жизнь и право на существование в этом бурном течении жизненных событий. Одно я в нем сразу заметил, отрешенность. Он никак не реагировал ни на кого.
Вновь покурил и отправился в комнату, сидеть и смотреть в четыре молчаливые стенки. Они приветливее стали последнее время, а может я стал к ним привыкать. За все это время озноб меня так и не отпускал, постоянно хотелось дозы. Тяжело быть наркоманом …
В комнате я вновь хотел было приняться писать книгу и попробовать разобраться, что лучше в мире, но попытка не увенчалась успехом. Мои мысли были погружены в поиски наркотика, а мир из глаз моих, представал монохромным и зачастую злым. Люди все еще выглядели по звериному и разглядеть тут друзей или подобных им, не представлялось возможным. Хотя здесь лучше, чем снаружи. Тут не приходится врать друг другу о том, что кого-то волнует кто-то другой. Все эти отношения полов, банальная выдумка для самих себя, которая приносит лишь несчастья. Со временем отношения приходят к необходимости друг в друге. Глупая привязанность, от которой лучше избавиться, ведь начинаешь пресмыкаться, ползая на поводу у другого существа, что со временем будет озабочено только собой. Разница лишь во времени.
Как считали Фрейд, Шопенгауэр, Ницше и еще много великих людей. Мы здесь не для счастья – это место страданий. Мы рождены, чтобы мучиться.
Как же все-таки хорошо, ложиться - чтобы проснуться, а не просыпаться - для того чтобы уснуть. Одна мысль о том, что каждый новый день тебе принесет очередное разочарование в своем существе, мучает и сжигает изнутри.
В комнату вошел доктор с черноволосым человеком, худощавого телосложения. Короткая стрижка, черная одежда, все это лишь символизировали о его меланхоличностом и мрачностном отношения к миру. Глаза его были такие же черные, которые выглядывали испод таких же черных бровей. В руках у него был полосатый пакет с изображенной посередине надписью «Deus lo vult».
Вся моя сраная логика потекла по трубам моих фантазий и представлений о неизбежности приходящего. Какого черта? Главный вопрос, застрявший в моих мыслях, вклинившийся в пульсирующие по всей голове вены. Сердце набрало обороты, вероятно и зрачки пришли в недоразумение и покинули берега своих границ. Так я пялился на него, а доктор мне:
- Вот, знакомьтесь, - поворачиваясь к нему, глядя на меня, - Сергей, - показывая рукой на него, - Александр, - показывая жестом на меня.
Я мотнул головой, он мне так же в ответ, не переставая изучать взглядом друг друга.
- Я к вам позже зайду, а вы Сергей располагайтесь. – Сказал доктор.
Выглядел он спокойно, на вид лет 30-32. Когда он шел к кровати я успел заметить, что он чуть прихрамывал на одну ногу.
- Доктор мне говорил не мешать тебе, когда ты пишешь. – Произнес он.
- Да, именно так, – ответил я, - буду очень признателен, если так и будет.
- Что пишешь, о чем?
- О тех, кто здесь, о мировоззрении.
- И как успехи? – Поворачиваясь ко мне, спросил он.
- Пока не очень, медленно и сложно идет.
- Почему?
- Ломка, голова как шмат каши в котле. – Поворачиваясь к окну, ответил я.
- Не думал, что не о том ты пишешь? Что может тебе не о дураках писать нужно, а о наркотиках? В этом ведь ты видно преуспел, раз здесь от наркоты прячешься.
- Я бы хотел философскую. – Отозвался я.
- Ну, так пиши наркоманская философия. Пару томов, - смеясь, проговори он. – Глядишь, прославишься, к тому же тема актуальная во все времена. Дураков как ты много, может, кому поможешь. Ты ведь наверно детей хочешь в будущем, так дай миру то, что не даст их заразить этим дерьмом, о котором ты не понаслышке знаешь.
Я бы обычно возразил или еще, какой выпад сделал, но сейчас он был чертовски прав. Я не хотел, чтобы дети мои, познали муки этой дряни. Если еще будут после всего, потенция, ведь может пропасть. Известны случаи.
- Описывай то, что есть, что знаешь. Ты ведь не фантаст придумывать, правильно? Так что удобней будет с себя списать. – Продолжил он. – Подумай об этом, а я посплю.
Я бы не придал значения его словам, если бы не пакет, а вернее надпись на нем. Так же и правота его была явна. Странный тип на соседней койке, странные слова на пакете, непонятный вопрос в голове, непонятные мысли. Что меня ждет и кто он, это предстоит узнать, кто такой наркоман и как не сделать ребенка таким, нужно написать. Возможно, это не случайно, что он пришел, что он сказал про детей, его пакет и слова доктора о его приходе в палату в сожительство со мной. Кто я, что я, как не стать таким как я? Вот то, на что стоит бросить силы.
Открыв ноутбук, я создал папку: Личный дневник. И начал писать в файле просто то, что приходило мне в голову, пусть и бессвязно.
«Не сложно оставаться с собой наедине, сложно остаться с болью навсегда. Все слова, что однажды будут сказаны, найдут уши, но не думаю, что все они должны найти получателя. Мы не перестаем заблуждаться даже на пороге смерти, поскольку мы лишь у входа, а вернее на нем. Впереди большой путь … и этот путь я хотел бы пройти не один, если это возможно. Я хочу пройти его со словами люблю, не завтра, а сегодня. Однажды мне просто не хватит времени, чтобы сказать это кому-то, кому я не нужен. И скорее всего я это заслужил … никто, не заставлял меня быть куском бесполезного дерьма.»
Я стал думать о том, что я сделал, за всю свою жизнь и кем я стал. Вновь продолжил писать …
«Я боюсь, что у меня нет завтра и нет будущего. Боюсь что этот мир не зло для меня, и я не прав считая его злым. Боюсь, что моя жизнь прожита не так и не там, не с теми людьми и не в том мире.
Если бы я что-то знал, я бы не мог это скрыть от себя. Если бы я нашел ту, что не скрывала бы меня в себе, говоря обо мне, когда я в очередной раз оступаюсь, ловила бы меня там, где нет ничего. Когда бы я считал себя много пережившим, она склонялась ко мне и говорила, дурак. Когда мост между реальным миром и миром полета фантазии стирался, она бы смогла меня нарисовать подле себя, могла вернуть в любое время. Которая смогла бы ответить на то кто я. Не просто в мире, а кто для нее, ведь важнее бы ничего не нашел в жизни».
Я чувствовал что-то новое в себе теперь, но не мог понять что. Что-то пришедшее, что-то до боли родное. Когда-то познанное и открытое для себя, в ком-то или быть может просто в самом себе. Было легче с этого момента, а может ломка стала стихать внутри.
Начав анализировать написанное, я понял, что мне не хватает родной души рядом. Что я себя, считаю не более чем убожеством и надеюсь, стать кем-то лучше, желаю помощи.
Я направился к окну, чтобы разглядеть там что-то новое, но ничего не нашел. Трава все так же спешила вырваться из земли, клен начал находить редкую зелень на ветвях. Все тот же грустный и одиноко-пустой взгляд из окна в поисках самого себя. Казалось, вчерашний день не пропустил сегодняшний и остался караулить у окна все того же потерявшегося.
Надел наушники, подключил к ноутбуку, включил песню военных лет: «Жди меня и я вернусь». Кто-то обработал под рок версию, звучало шикарно, хотя и хаотично местами. В наушниках слышалось: Пусть друзья устанут ждать, сядут у огня. Выпьют горькое вино на помин души...Жди. И с ними заодно, выпить не спеши. Жди меня, и я вернусь, всем смертям назло. Кто не ждал меня, тот пусть, Скажет: - Повезло. Не понять, не ждавшим им, как среди огня. Ожиданием своим, ты спасла меня ...
Как это черт побери пробирает. Мало кто знает как это, когда никто не ждет, когда ты не нужен не единой душе, когда на весь огромный мир остаешься один. Мы ни черта не ценим. Родная мать, что всегда боится за нас и ждет, чтобы мы не сделали. Единственный человек, что не перестанет верить в возвращение. Вторым человеком может стать супруга или супруг. Все что держит это любовь. Но длительнее материнской любви нет ничего. Даже самый стальной человек роняет слезу, при ее потере.
У тех, кто кровь лил за свой дом на Великой Отечественной войне, забрали детство, а мы его себе сами испортили и профукали, так легко за бесценок. Кто мы после этого? Люди, со своим дерьмом в голове? Человеки с пустыми идеалами, жалующиеся на какой-то ничтожный дискомфорт? Тупое стадо с навязанными идеями под кнутом, вот кто мы!
Помнится как-то на 9 мая, шел в то время еще с другом. И неожиданно какой-то недоумок нам кричит: Зиг Хай! Делая соответственный жест. Мы не выдержали от злости и проломили ему череп. Все было в крови, его сломанный нос тек так сильно, что нас поймали именно по кровавым следам на одежде, которую всю испачкали. Но я бы и в следующий раз так поступил. Нацист сраный! Бестолковое бычье понимает только силой.
На этой мысли решил сходить покурить, руки стали подергиваться, толи от злости, толи снова тряска пришла.
Успокаиваю себя никотином, думая о крови, встречаю ненависть в голове как родную. Все мое, все ошибки мои, разлагаюсь в этой дыре. Видимо снова апатия и новая волна нескончаемой депрессии пришла, поскольку мысли все так же раздражительны.
- Есть чай? – Спросил меня один из сидельцев.
- Ну да, в палате, – ответил я, – чаю хочешь?
- Да …
- Ну, пойдем, - ответил я, но внутри проговаривал про себя, "Чтоб ты сдох, недоумок!".
Взяв с полки чаю в пакетиках отвесил пять и тот отправился восвояси. Странно, что ему чаю хочется, их же тут поят по режиму, должен привыкнуть по времени кушать. Хотя это дело хозяйское, не в задницу же он себе его засунет, не станет поить доктора тоже. Ай черт с ним, не мое дело. По этому поводу доктор ничего не сказал.
В этих стенах можно и здоровому сойти с ума. Всего второй день тут, а уже не знаю, что делать. Может быть, еще привыкну со временем.
- Ну что Пушкин, придумал чего? – отозвался Сергей с кровати.
- Еще не начинал. Размышляю. – Сказал я.
- Ммм … - Промычав в ответ, отвернулся он к потолку.
- А что ты тут забыл? Вроде здоровый, с виду? – Поинтересовался я.
- Не все зримое есть истина, друг мой.
- Ну, серьезно. Ты ведь не в санатории находишься. – Улыбаясь, сказал.
- Что, правда? Нужно доктору сказать, чтобы выпустил. – Смеявшись, отвечал он, - а то я то и не знаю. Так сразу амнистию мне выпишут.
- Ну как хочешь, - не поняв его радости, сказал я.
- Да ладно тебе, Александр Сергеевич, со временем узнаешь, у нас ведь вагон времени, не все же карты сразу на стол. К тому же можешь сам подумать, что со мной не так.
- Убил собаку соседа и закопал у него под крыльцом? – Ответил я.
- Шутишь?! Это хорошо, значит идешь на поправку. Шутки жить помогают в любых ситуациях.
Тем временем на улице погода придумала тучи, и стала брызгать редкими каплями, потихоньку набирая обороты. Ветер разносился сильнее и поднимал пыль на избитой ямами дороге. Ветки жалобно сгибались и двигались временами хаотично. В целом погода была превосходной, как по мне. Как раз таки отражало мое внутреннее настроение.
- Зевс не в духе, - сказал Сергей, - сейчас швырнет молнию в стену психушки и все дурачки разбегутся, кто куда. – Смеясь, добавил.
- Мне казалось, ты меланхоличен, - отозвался я, - а оказывается, нет.
- Да ладно? Почему?
- Ну, ты в черном весь. Это символизирует именно это.
- У меня просто траур, по убитой собаке соседа. – Вновь смеясь, ответил он, - она мне в душе нравилась.
- Ну, наверно …
Такой человек был кстати рядом, но меня это немного пугало, ведь я не знал причины его присутствия здесь. На вид вполне психически здоровый человек, но он тут.
- Какими красками ты видишь мир? – Спросил он.
- Не понимаю? – ответил я.
- Ну, у тебя ведь сейчас период ломки, так что мир должен иметь другие цвета, оттенки, намерения к тебе должны тоже меняться.
- А, это … монохромный. Блеклые оттенки, я так думаю. Все источает раздражительность, злость.
Порывшись в пакете, Сергей достает очки с желтыми стеклами и протягивает мне.
- Примерь.
Одев, я ответил, - все также, только оттенок сменился, на желтый.
- Мир для тебя останется дерьмом, пока ты считаешь его таковым. Все, что тебя отделяет от того, чтобы ощутить всю прелесть мира – это твой мозг. Именно он диктует тебе серый тон твоих воззрений и взглядов. Пока ты не перестанешь пресмыкаться перед ним и не возьмешь свою жизнь, свое тело в свои руки, ты так и будешь серым человеком без лица с чернью внутри, - посмотрев в пол, продолжил, - ты видел красочным мир когда родился, пока он тебе был интересен. Когда он наскучил, то решил прибегнуть к дряни, от которой прячешься здесь. Что она тебе дала? Пару десятков минут радости, после чего пришла апатия и прочая негативщина. У тебя есть два пути вернуть яркость мира.
- Но ты мне их не скажешь, так? – ответил я, чуть повернув голову, чтобы лучше слышать его слова.
- Первое это влюбиться, второе, - сделав пауза для интриги, продолжил он, - обманным путем захватить свой мозг. Научиться видеть то, что может оставаться не реальным.
- Ну, теперь я понимаю, за что ты здесь. – Рассмеявшись, сказал.
Комната налилась смехом, мы вроде как понимали друг друга, что не могло не радовать. Он становился человеком, что отвлекает от самого себя, моих оков, цепей и камня.
- Давай чаю попьем? – Предложил Сергей.
- Сейчас поставлю, - ответил, взяв с тумбочки старый электрический чайник, который здесь уже был при моем приходе.
Мы закрыли окно и разговаривали, продолжая смеяться. Он вроде как слышал каждое слово, что я говорю, вроде как молчал, когда нужно было, подбадривал. Неожиданно встретить понимание в этих стенах, от человека, что еще неизвестен мне, было чем-то невероятным. Очень радовало, что ненужно ничего скрывать. Слушая его, забывался и вникал в каждое сказанное слово, не замечая, как становится легче.
Оторвав от стены известку, он поднял ее и глядя на меня сказал:
- Ты знал, что известку можно использовать как седативное средство? – Вопросительно глядел на меня он.
- Нет, - ответил я, - не знал.
- Попробуй, полегчает.
Оторвав со стены не большой кусок, раскрошил в кружку и принялся пить.
- Ну как?
С хрустом в зубах, растопырил глаза от недоумения, выплюнул все обратно кружку.
- Ты издеваешься? – Разразился я.
Закатываясь от смеха, сквозь слезы он проскулил, - как ты мог поверить?
Не выдержав, засмеялся и я, от своей глупости, чувствовал ведь, что есть подвох, но не послушал голос тихого разума. Чай пришлось вылить в окно, тем временем на улице погода стихла и проступила слегка заметная радуга. Из открытого окна пахнуло свежестью и влажным прохладным дуновением обдало лицо. На мгновение я перенесся в прошлое, в свои 8 лет. Тогда мне нравилось наблюдать за прохожими, открывал окно, вдыхал прохладный влажный воздух, мечтал о чем-то, что сейчас не сохранилось в памяти. Всегда так. Мы редко помним свои детские мечты, они сквозь годы смешны, незаурядны и не редко, не исполняемы. Детская фантазия без труда дорисовывает то, чего не видно глазам, не слышно ушам. Нас легко напугать и не трудно обидеть. Мы не защищены от внешнего мира и не умеем еще скрывать своих чувств. Открыты перед любыми обстоятельствами, как лист белой бумаги в который без особого труда можно что-то намарать. Так и складывается жизнь, что невинны мы только впервые годы жизни. Ребенок не соврет, если не знает, как это делается и не станет врать, если воспитание будет соответствующим.
Время подошло к ужину и все как обычно потекли впитывать то, что приготовили им на кухне. Еда была малосоленой вероятно из-за того что это не даст резких скачков артериального давления ведь здесь большинство стариков, возможно что-то еще. В любом случае соль стояла на каждом столике. Каждый уплетал свою порцию.
После курилки я отправился в комнату и начал снова писать в дневнике:
«Нарисуй в моих глазах ответы на вопросы. Дай мне шанс увидеть то, что скрывалось вне моего понимания. Не позволь опустить руки… не допускай».
Кому я это писал, я не знаю, просто какой-то крик изнутри диктовал мне обрывки каких-то бессвязных фраз. В будущем я надеялся расшифровать написанное или как-то уразуметь связь. Наивно полагая, что это даст ответ, на то чем я задавался всегда, тот самый главный вопрос, что живет внутри погрызая у каждого.
«Моя жизнь вчера была дней полна. А сегодня я мертв. Просто умер на руках у покидающей судьбы».
Я не понимал, что значит и эта надпись. Ведь сегодня я, как и вчера жив, топчу эту пожухлую землю, от кислотных ядов человечества. Строим свой дом, разрушая чужие. На самом деле невозможно быть счастливым на костях, ведь такой кров состоит из мук других, неизвестных людей. Они кричат от боли по ночам и жалуют тебя своими воплями, забирая покой в отместку, пытаются изнурить своими стонами. Таков уж мир, в выигрыше ты не останешься, жизнь всегда первой засунет поглубже.
«Мы обманываем себя не существующим выбором, предполагая, что есть надежда на что-то лучшее. Однако время ярких заблуждений всегда кончается. Однажды приходиться увидеть реальность, перестать мечтать и встретить ту самую настоящую истину. И тут то, тот самый кто меньше всего был подвержен пустому помыслу остается в выигрыше по сравнению с остальными фантазерами, ибо менее плутал в пустоте общего заблуждения».
Перечитав не однократно, я понял, что я переполнен. И чем больше пишу, тем сильнее высвобождаюсь и могу в конечном итоге написать что-то интересное. Возможно то, что во мне скрыто, имеет ответы и хочет вырваться вместо того, чтобы тихо сидеть. Быть может именно там, есть ответ на главный вопрос. Он должен быть там. Должен!
Я стал думать о том, что мы таим в себе ответы. Каждый возможно хранит в себе именно свой, но не имеет сил его озвучить, а быть может, всеми силами глушит. Как знать, что внутри, где-то там, в подсознании своих кривых зеркал. Именно кривых, поскольку все мы искажаем любую информацию, так как нам удобно. А все, потому что у каждого свои ассоциации и у каждого, по мнению общества здорового, своя болезнь. Свои искаженные демоны, со своими секретами.
Время тянулось к вечеру, я сидел, жевал мандарин и боролся с желанием. Все таки это не выносимо ненасытную тягу терпеть. Возможно, на зло, но к вечеру всегда становилось хуже, всегда начинало тошнить и ненависть сильнее наполняло сердце своей беспричинной злобой. Как это объяснить было, не знаю, но приходилось утешать себя хоть тем, что такое не постоянно. Сестра уже принесла мне таблетки и поставила капельницу, ждать чего-то нового было бессмысленно.
Этой ночью я решил всеми силами стерпеть боль, как бы ни скрипели зубы держаться, сжимая кулаки с такой силой, чтобы текла алая кровь. Должен справиться, воля сильнее заставлял себя думать я. Душа превыше тела учила мудрость чьих-то сказаний из прошлого, но так ли это, вопрос спорный, особенно когда огонь изнутри набирает жар и старается поднять давление так высоко, чтобы плоть начала гореть не смотря на то, что организм состоит большей частью из воды.
Ломка стала ночью набирать обороты, но я держался. Не стал пить таблетки, чтобы выстоять самому. Сергей уже спал, а я тихонько наматывал очередной круг по комнате. Напор начал потихоньку стихать, время я не знал и решил выйти покурить, чтобы как-то отвлечься. Спокойно дошел, насколько позволяло мое положение, умылся прежде, посмотрел в зеркало, но в глазах начало мутнеть. Сев на лавку закурил и после первой же затяжки стены начали потрясываться и изображение начало дергаться. Цветовая гамма сменилась на черно-белую, с проблеском голубого дыма от дымящейся сигареты.
На меня напал страх, руки затряслись, и паника поднялась до предела, думалось, будто сейчас стены задавят своей огромной массой. Ужасно хотелось сдохнуть, пусть даже тут, на этом сраном кафеле коричневого цвета с грязным квадратом вокруг каждого.
Я понял, что погорячился на счет своих сил, и нужно было скорее принять таблетки, но ноги были будто не мои. Я их трогал руками пытаясь сдвинуть, но не чувствовал прикосновений. Казалось сигаретный дым начинает превращаться в какого-то злобного монстра в виде дракона и на секунду задержавшись изучая, кидается на меня. Я закричал, но не услышал крика, это выглядело как беззвучное открывание рта. Со всех сил напрягся и попробовал подпрыгнуть, но вместо этого сильно ударился затылком о стену и упал на истоптанный пол лицом. Как же это неприятно лежать полуоткрытым ртом упершись в кафель, при этом пробороздив пару сантиметров губой. Чувства не приятные. Ко всему хочется смерти.
Неожиданно кафельная плитка передо мной начинает падать вниз, в пустоту и я лечу вместе с ней. Ору что есть сил, но ни единого звука не слышно. Вдруг неожиданный удар по лицу, второй, третий. Придя в чувства, я увидел санитара и Сергея, приводящих меня в чувства, в комнате, из которой я оказывается и не выходил.
Под ногтями у меня была моя кожа, которую я сцарапывал с себя в беспамятстве по неизвестной причине. Плечи с обоих сторон щипали от кровавых борозд. Санитар проследил, чтобы я выпил снотворное, после чего вышел из комнаты.
- Ты псих? – Отозвался Сергей.
Я не знал, что ответить и просто молчал, уставившись в потолок. Вероятно, слишком переоценил себя и недооценил силу ломки. Теперь точно знал, что придется пить каждый раз таблетки перед сном, потому что страх не покидал головы. А если бы я выбросился из окна головой вниз или перерезал пол больницы осколком зеркала?!
Сон потихоньку расталкивал мои мысли в разные стороны, его становилось все больше и глаза с каждым разом все сильнее скреплялись во время моргания. Было тяжело разомкнуть раз за разом. Все понятно, сейчас открою веки в следующую секунду, и будет утро. В котором мне начнут читать нотацию о том, что это чревато последствиями, что нельзя не соблюдать режим, здесь большие головы за меня думают без зависимости от наркотиков.
Ну что же … встречай меня новое завтра. Мне будет с тобой лучше, чем сегодня. Не переставай думать о хорошем, крутились в голове слова из детства, сказанные моей матерью, перед тем как очередной раз отец ее избил возвращаясь с пьянки. Это он так прячет свою любовь, говорила мама.
Комментарии:
Нет комментариев